«...Неизлишне напоминать родителям и воспитателям детей апостольское наставление: воспитывайте в наказании и учении Господни. То есть словом и делом руководствуйте детей к жизни благочестивой и честной по учению Христову.
Отдадим долг уважения знанию и учености. Скажем, если угодно, что люди,
обладающие глубокими познаниями о предметах природы, человечества и
общества человеческого, суть очи народа.
Однако, как не всякому члену тела надобно быть оком, так не всякому
члену общества надобно быть ученым. Но усиленные укоры невежеству и
похвалы неопределительно понятому просвещению посеяли в некоторых людях
односторонние мысли, что воспитание, достойное своего имени, есть только
ученое, что воспитывать – значит преподавать науки, что воспитанным
надобно почитать того, кто прошел несколько поприщ уроков.
Это значит – воспитывать более голову, нежели сердце и всего человека.
Счастлив воспитываемый, если наставник в учении веры успеет глубже
посеять в нем семя духовного учения, нежели другие наставники семена
мирских учений, и если духовное семя будет питаемо домашними и
церковными упражнениями благочестия под влиянием доброго руководства и
примера.
Учение Божественное очистит, утвердит и освятит учения человеческие и
сделает их употребительными на пользу частную и общественную, потому что
благочестие, как говорит Апостол, на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешнего и грядущего (1 Тим. 4, 8).
Но если благочестие, хотя и говорят о нем постановления, в самой душе
воспитываемого не положится в основание мирских учений, то они не будут
истинно основательны.
Учения неосновательные не благоустрояют жизни, а между тем обыкновенно
надмевают. Надменный мнимым знанием и образованностию всего чаще ставит
себя выше своего состояния. Так происходят люди, которые не мирятся с
бедностию, не уживаются с посредственностию, не сохраняют умеренности в
изобилии, алчут возвышения, блеска, наслаждений, разочаровываются
пресыщением так же, как ненахождением пищи своим страстям, всегда
недовольны, любят перемены, а не постоянство, и, преследуя мечты,
расстраивают действительность настоящую и будущую».
«Ученые сами признали, что воспитание ученое не всегда уместно и с
пользою прилагается, особенно к состояниям средним и низшим в обществе,
когда отличили от оного и старались отдельно устроить для сих состояний
воспитание деловое, то есть приспособленное к делам сих состояний, к
земледелию, к ремеслам, к художествам, к промышленности и торговле.
Мысль дельная при дельном исполнении».
Должно только «напомянуть, что воспитание деловое только при помощи
воспитания благочестивого и нравственного может образовать
земледельца, ремесленника, промышленника, торговца, трудолюбивых,
честных, способных устроить свое благосостояние и быть исправными
членами общества». Поэтому «небрегут о детях, если старательнее учат их
полезному для жизни временной, нежели спасительному для души
бессмертной; если тщательнее меблируют их голову набором слов и понятий,
нежели возделывают вертоград их сердца, исторгая из него дикия травы
неправильных склонностей и привычек, насаждая в нем благия чувствования к
добродетели, ограждая его от ветров легкомыслия и от бурь страстей;
если при воспитании не довольно помнят и не довольно употребляют в дело,
сколь важное само в себе, столь же благодетельное для всех отраслей
познания, начало учения: начало премудрости страх Господень; разум же благ всем творящим его (то есть хорошие познания хороши для тех, которые употребляют их на хорошие дела); благочестие же в Бога начало чувства
(Притч. 1, 7). Вы обрабатываете в детях будущих граждан, воинов,
словесников, письмоводцев, художников, промышленников; хорошо, но не
пренебрегите того, что еще лучше,– не пренебрегите образования в них
сынов Церкви, приготовления будущих граждан неба».
«Что сказать о изящном воспитании – о образовании детей приятными
искусствами? В пользу сей отрасли воспитания можно сказать: церковное
пение – вот приложение приятного искусства к воспитанию, достойное
похвалы и поощрения. Упражнение в пении церковном и близких к оному
песнопениях духовного и нравственного содержания путем удовольствия
ведет к пользе; оно умягчает сердце, но не изнеживает, как иные роды
пения, возбуждает и питает возвышенные чувствования, а не страсти;
занимая невинную душу, не только не уменьшает ее невинности, но и
освящает оную. Не скроем желания, не останавливаясь на том, сбыточно ли
оно, чтобы сие чистое увеселение из воспитания чрез привычку перешло в
жизнь и чтобы христиане, как и бывало некогда, не только в церкви, но и в
доме, по наставлению Апостола, глаголами к себе во псалмах и пениях и песнех духовных, воспевающе и поюще в сердцах Господеви» (Еф. 5, 19).
Обыкновенно «употребляют приятные искусства в воспитании так, что они,–
изъяснимся как можно скромно,– являются цветами, которые не приносят
плодов и с которыми соединено терние, приятно уязвляющее. По сему
предмету чувство благочестивое, чистое нравственное чувство и опытное
благоразумие тщательно должны быть призываемыми на совет о том, в каком
виде и в какой мере допустить приятное, чтобы под прикрытием его не
прокралось вредное – изнеженность, рассеянность, пристрастие к
чувственным удовольствиям».
«Искусства и познания приятные доставляют жизни человеческой, так
сказать, приправы и лакомства, а не хлеб и пищу: не странно ли было бы
заботливо собирать к столу как можно более приправы и лакомств и не
заботиться о том, будет ли хлеб и пища?»